— Я знаю. — Она улыбнулась. — Потому ты мне и нравишься так сильно.
— С тобой что-то случилось? Потому ты…
— Нет, ничего такого. Мама родила меня, когда ей было восемнадцать. Не знаю, кажется, я в некотором роде думаю, что разрушила ее жизнь.
— Это ужасно, что она заставила тебя так думать. — Я встал и подошел к ней.
— Она ничего такого не делала. Просто я не хотела такой жизни. Я всегда чувствовала, что отец недоволен матерью. Не знаю, Мэтт, наверное, я была так сконцентрирована на учебе, чтобы не сойти с верного пути. Потому я ни с кем не встречаюсь. Мне нравится то, что у нас. Без всякого давления.
— Я понял.
Она могла говорить что угодно, но я знал, что она чувствовала то же нарастающее между нами напряжение, что и я. Половину времени, пока она пыталась не пялиться на мои руки, я пытался скрыть выпиравший стояк. Кого мы обманывали?
— Спасибо, что понимаешь, — сказала она.
— Всегда пожалуйста. — Я наклонился и поцеловал ее в щеку. — Ты хорошая девушка. — Я почувствовал, как она задрожала и прошептал: — Может, даже слишком хорошая.
Она оттолкнула меня и закатила глаза.
— Спокойной ночи, Мэтт.
Я наблюдал, как она шла по коридору, а после закричал:
— Ты улыбаешься! Я знаю это, Грейси.
Не оборачиваясь, она подняла руку и показала два пальца — «мир».
7
. Ты была моей музой
МЭТТ
На следующий день в лаборатории профессор Нельсон изучал мои контактные отпечатки с широкой улыбкой.
— Мэтт, у тебя очень свежий взгляд. Твоя композиция идеальна и оригинальна, прежде у твоих сверстников я ничего подобного не видел. Мне нравится зернистость и результат проявки. Какая у пленки светочувствительность и до скольки ты ее поднял?
— У пленки светочувствительность 400. Поднял ее до 3200.
— Неплохо. Я так понимаю, когда ты проявлял негатив, пришлось проделать много работы. Я возьму этот?
— Ага.
— Этот снимок фантастический. Это ты?
Я ставил таймер и делал фото Грейс, стоявшей передо мной, когда я сидел на полу. В кадре были только ее ноги, видневшиеся под вязаным платьем. Я обнимал ее за икры. Этого не видно на фото, но я целовал ее колено.
— А ты думал о том, чтобы делать больше цветных снимков, снимков ландшафта — в документальном стиле?
— Да, вообще-то, на следующий день я снял массу всего в цвете, просто не успел проявить фото. Просто мне правда нравится эта модель. — Я указал на Грейс.
— Она потрясающая.
— Именно.
— Знаешь, Мэтт, мне тошно видеть, как твои навыки пропадают впустую.
— Я подумываю о рекламной фотосъемке.
Он кивнул, но казался не убежденным.
— Твои фотографии рассказывают историю, такое встречается не часто. Мы можем говорить о композиции, фокусе, контрасте или даже печати, но, думаю, настоящий художник отличается тем, что может поведать о человечестве в единственном двухмерном снимке.
Я был немного смущен этой фразой, но наконец испытал облегчение, услышав то, что и так знал: у меня получалось то, чем я занимался.
— Я никогда не перестану фотографировать. Просто не представляю, как превратить это в карьеру.
— У меня есть друг, который работает в «Нэшнл Джиогрэфик». Он каждый год финансирует одного студента, чтобы тот отправился снимать с ним в поля. Тебе стоит подать заявку, думаю, у тебя неплохие шансы. У тебя отличная техника.
Я был захвачен врасплох этим предложением, но больше тем, насколько в тот момент кристально ясными стали мои цели. Мне казалось, что «Нэшнл Джиогрэфик» — несбыточная мечта. Одна их тех, которые возникают в детстве, вроде желания стать профессиональным баскетболистом или президентом Америки. В моем случае — путешествия по миру и фотографирование были высочайшей степенью успеха, и мне не верилось, что мне представился такой шанс, даже если это была всего интернатура.
— Я определенно заинтересован.
Я не думал, чем буду заниматься, когда окончу университет, но теперь все стало предельно ясно.
Тем днем я распечатал дополнительные копии и во время перерыва просунул их под дверь Грейс. По пути обратно на лекции я увидел ее пересекающей улицу в квартале отсюда. Я кричал ей, но она не слышала. Миновав квартал, увидел, как она быстро зашла в медицинский центр. Я терпеливо дождался разрешающего сигнала светофора и пронесся через улицу, когда дорога была пустой. Очутившись внутри, я изучил каждый этаж, пока не обнаружил ее на пятом — у столика с кофе и пончиками. На ней была больничная рубашка, и она размешивала сливки в маленькой пластиковой чашке. Когда я промаршевал к ней, она посмотрела на меня и испугалась.
— Что ты здесь делаешь?
— Это что ты здесь делаешь?
— Вообще-то, медицинская история каждого человека является его личным делом. — Она протянула мне крошечный комок теста. — Дыру от пончика?
— Не пытайся отвлечь меня. Ты больна, Грейс? — Мне стало плохо от самой мысли.
— Нет, я не больна. Я согласилась на медицинские исследования. Хочешь тоже?
— Ты позволяешь им использовать тебя в качестве подопытного кролика за бесплатные пончики и кофе?
— Я получаю восемьдесят баксов за день. Это много.
— Грейс, ты с ума сошла? Какого рода здесь исследования?
— Мне нужно будет принимать кое-какое лекарство, затем они снимут меня с него и проверят, будет ли абстинентный синдром.
— Что? Ну уж нет, — сказал я и покачал головой, не веря своим ушам. Схватив ее за плечи, я развернул ее и направил к занавеске. — Иди, оденься. Ты не будешь этого делать.
Я взглянул в прорезь на ее больничной рубашке, приоткрывшейся сзади. Она казалась такой чертовски милой в этих маленьких трусах в цветочек. Я свел края ее больничной одежды и туго перевязал завязки, чтобы один край заходил на другой. Она повернулась и посмотрела на меня своими огромными зелеными слезящимися глазами.